Пёс громко лакал воду на кухне, а она села перед чемоданом на пол и осторожно приподняла крышку. Какие-то чужие тряпки, даже не её. И пачки денег среди них. Половина американские, половина русские. Как договаривались.

Генка щёлкнула фонариком, который носила с ключами. В ультрафиолетовом свете пролистала все пачки. Не меченные. И сумма полностью, не только за услуги сиделки. Она отсчитала то, что считала действительно своим. Остальное она вернёт. Развернула тряпку, чтобы сложить туда чужое и отдёрнула руки. На белом куске ткани красовалось бурое пятно.

Белая ночная сорочка. Пятно крови по центру. Небольшая прореха на нём. Порез от ножа. Отличный подарочек! Генка внимательно рассмотрела дырку. Такая маленькая! А пятно старое, зачерствевшее, давно изменившее цвет. Сама рубашка тоже пожелтела, особенно с внутренней стороны ворота, где когда-то соприкасалась с телом. Простой больничный фасон. Обшита бейкой по рукавам и треугольному вырезу горловины.

Девушка рассматривала это белое платье с такой тщательностью, словно собиралась вести расследование. Честно говоря, будь у неё возможность, она сдала бы эту кровь на экспертизу. Что-то ей подсказывало, что это то самое, настоящее платье, в котором девочка получила удар ножом. Оно было разорвано по спине, видимо, когда его снимали. Она внимательно рассмотрела разрыв. Надрезано по горловине и разорвано.

Зачем его подкинули ей? Если просто избавлялись от улик, могли бы спрятать, выкинуть, сжечь.

Вопросов было больше, чем ответов. И она отложила платье в сторону.

Но на этом потрясения не закончились. Среди пары чистых, но не глаженных мужских рубашек, нескольких ношеных футболок и даже мужских боксёров мальчишеского размера оказалось детское платье в красно-зелёную шотландскую клетку.

Оно потрясло Генку намного больше, чем кровавая ночнушка. В руках она держала своё детское платье.

Глядя на белый воротничок и крошечные розочки на нём, Генка вдруг вспомнила, как в этом самом платьице бабушка тянула её за руку к самолёту. И девочка не упиралась, только плакала, горько и обречённо, и всё оглядывалась, надеясь увидеть среди провожающих маму. Маму, которой там не было и уже никогда не будет.

Мама, папа, Лёлька. Именно в этом платье она махала им в последний раз. Она сидела на руках у няньки, которая подняла её, чтобы лучше было видно. Тогда Генка не плакала. Просто махала рукой. А мама всё оборачивалась и посылала ей воздушные поцелуи. И глаза у неё покраснели. Светлые волосы, убранные в аккуратный узел на затылке. Светлый плащ с плоскими пуговицами. Сейчас её лицо казалось Генке своим собственным. Ведь маме было всего двадцать восемь.

Их самолёт не долетел из Нью-Йорка в Женеву. Через пятьдесят пять минут он упал в Атлантический океан у побережья Канады, совсем недалеко от того места, где когда-то утонул Титаник. И Галифакс, печально известный кладбищем жертв Титаника, пополнился ещё двумя мемориалами памяти погибших в авиакатастрофе 2 сентября 1998 года.

Генка прижала к лицу это маленькое платьице, стараясь уловить хоть какой-нибудь запах, сохранившийся в мягкой шотландке. Но оно пахло деньгами, хрустящими пачками новеньких банкнот, которые в него завернули.

Глава 8. Новые загадки

Говорят, люди ничего не забывают. Звуки, запахи, ощущения — всё это остаётся в нашей памяти навсегда. Но выудить эти воспоминания, особенно детские, из-под вороха того, что там скопилось за жизнь — задача непростая. Да и стоит ли? Что проку в этих детских воспоминаниях? Её детство давно прошло. Её родные давно погибли. А она сидит на полу в убогой квартире, застрявшей в восьмидесятых, и перекладывает пачки американских денег с полным равнодушием и к этим деньгам, и к этому непрезентабельному жилью.

Генка откинула в сторону одну из перетянутых широкой лентой пачку красных бумажек и встала. Есть у этой квартиры одна особенность, которую можно обнаружить, только если сильно постараться — за старым дубовым шифоньером в стене скрывался сейф. Раньше это была просто ниша, хитроумно замаскированная криворукими строителями под вентиляционный короб и умыкнувшая у соседей добрый квадратный метр площади. Бабушка поставила в неё допотопный сейф советского образца. Высотой в человеческий рост, он до половины засыпан песком. Тяжесть такая, что захочешь — не вынесешь. Верхний отсек закрывается на обычный ключ, но Генка хранила деньги не в нём.

Она убрала в сторону одежду, задняя стенка шкафа послушно выскользнула из пазов. Воняющая рыбой фанера, Генка всегда нюхала её прежде чем отодвинуть в сторону. Сейф даже не скрипнул, обнажая свои пустые внутренности. Генка с трудом подняла металлическое дно, наощупь отгребла в сторону песок. В спрятанный под ним плотный пакет новые пачки денег легли к старым, ровненько, как кирпичики в руках опытного каменщика.

Генка не тратила доллары, считая их чужими, только рубли, которые ей платили как сиделке.

Когда дно, как влитое, вернулось на место, она сложила деньги, что намеревалась вернуть. Подумала, швырнула туда же окровавленную белую тряпку и детское платье, заперла сейф и вернула всё на место. Надо бы подумать, но её отвлёк звонок.

— Мисс Гентана, здравствуйте!

«И вам не хворать, сэр Найджел», — хотелось ей ответить и съязвить по поводу слова «хворать», ведь её клиентами здоровые люди не становятся, но она промолчала. Вряд ли этот англичанин поймёт.

— Здравствуйте, Сэр Найджел, — дала она понять, что узнала мужчину.

— Простите меня за назойливость, я помню, что вы дали очень категоричный ответ, — он говорил быстро, словно боялся, что она его перебьёт или отключится. — И всё же я очень прошу вас приехать и обсудить мою просьбу лично.

— Сэр Найджел, — Генка всё же перебила.

— Я оплачу все ваши расходы при любом решении, даже если вы скажете «нет», но, прошу вас. Нет, я умоляю, ваше личное присутствие крайне необходимо.

Он замолчал, но теперь она не знала, что ответить. Это определённо был не телефонный разговор.

— Есть у вас возможность для размещения собаки? — в уме она считала, когда закончится её английская виза и сколько справок придётся опять собирать для Амона.

— О, да, конечно, — он не сомневался ни доли секунды. — Всё, что угодно.

— Хорошо. Раз вы так настаиваете, — кажется, виза ещё действующая. Определённо прогулка по вересковым полям сиренево-розового Уэльса им с Амоном не повредит.

— Буду ждать вашего сообщения, — нескрываемая радость в голосе на том конце связи. Мужчина явно хотел сказать что-то ещё, наверное, много-много слов благодарности, но ограничился кратким: — Спасибо, мисс Гентана!

"Вот же ещё привязался!"

Амон царапал дверь, пытаясь выбраться на улицу.

— Всё, дружок, хватит самовольничать, — Генка достала из тумбочки специальную шлейку с металлической ручкой.

Наряженный в неё, как лошадь в упряжку, Амон послушно сел и позволил нацепить на себя ещё ошейник и намордник. И сразу из беспризорника превратился в уважаемую солидную собаку. Так они и похромали вдвоём до супермаркета. Хромой и ещё хромее.

Но вышли они не для того, чтобы напомнить псу, что он квалифицированный поводырь, и даже не ради того, чтобы купить жидкость для мытья окон. Хотя, проникнувшись энтузиазмом Пепси, Генка решила и окна от вековой грязи отмыть, и шторы постирать. Их путь снова пролёг через парк, потому что Генке нужно было забрать своё «лекарство», которым она не воспользовалась.

Геннадия протянула руку, но среди веток куста, который облюбовал в качестве зонтика от солнца Амон, его не оказалось.

Как все люди, не желающие верить, что чего-то важного, что оставил, на месте нет, Генка шарила руками по земле, ещё надеясь, что оно упало. Просунула голову под колючие ветки, чтобы убедиться, что она не прикрепила его выше или ниже. Потрогала пальцами слоистую кору, но не нашла даже следов от лейкопластыря, на котором держалась её смертоносная ампула. Осталось только подумать, а была ли она? А под этим ли кустом? А в этом ли парке? И цепью абсурдных вопросов довести себя до ощущения лёгкого дебилизма, когда память отматывает события назад и начинает изменять их, придумывая жалкие оправдания и безумные объяснения тому, чего не могло быть.